Доклад А.Д.Маймаковой (Казахстан)/A.D.Maymakova (Kazakhstan)

4-я научно-практическая Интернет-конференция с международным участием

Moderators: Elena Zelenina, Irina Tivyaeva

Locked
Irina Tivyaeva
Posts: 167
Joined: 01 Dec 2011, 12:53

Доклад А.Д.Маймаковой (Казахстан)/A.D.Maymakova (Kazakhstan)

Post by Irina Tivyaeva »

УДК 811.161.1
А.Д. Маймакова, канд. филол. наук, доцент
amaimakova@mail.ru (Республика Казахстан, Алматы, КазНПУ им.Абая)

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА КАК ЗЕРКАЛО ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ НАРОДА

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации мира, или языковую картину мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка.
Языковая картина мира – это исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и объективированная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ языковой концептуализации действительности. Языковая картина мира, элементами которой выступают слова, формативы, средства грамматической связи, а также синтаксические конструкции, как продукт исторического развития языка входит в концептуальную картину мира, но не отождествляется с ней.
Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистики. Изучение отличий различных языковых систем должно сопровождаться выявлением совокупности фоновых знаний носителей этих языков, которые определяются национальными традициями, обычаями, верованиями, особенностями мировосприятия, контактированием различных национальных культур.
В культуре каждого народа и в его языке есть как универсальные, так и специфические элементы. Универсальные элементы являются общезначимыми для представителей разных культур. Их содержание обусловлено общечеловеческими духовными ценностями, которые выработало человечество на всем протяжении своего развития. Вместе с тем каждый народ, каждый этнос прошел свой собственный путь, имеет свою собственную историю. Вот почему каждая культура имеет свою специфику, неповторимость, познавать которую – значит проникать в сокровищницу духа этого народа, понимать его психологию и философию.
Национально-языковая картина мира в той или другой степени спроецирована на все уровни языковой системы, однако именно на лексическом уровне соответствующие различия между языками предстают наиболее выразительно. Рассмотрим их в аспекте сопоставления русского и казахского языков.
В каждом языке есть слова, которые нельзя адекватно перевести на другой язык. Это так называемая безэквивалентная лексика, которая обозначает предметы и явления, характерные для данной культуры и отсутствующие в культуре народа – носителя сопоставляемого языка. Например, рус. балалайка, каравай, кутья, крестник, пасха; каз. домбыра ‘казахский музыкальный двухструнный инструмент’, сəукеле ‘головной убор невесты’, киiз үй ‘юрта’, құрт ‘сушеный творог в виде шариков, приготовленный из овечьего молока’, сүйiншi ‘подарок за сообщение радостной вести’.
В научный обиход термин безэквивалентная лексика был введен немецким ученым И.Г. Гердером. Он впервые определил и выделил основные группы безэквивалентной лексики: это наименования 1) национального жилья (горница, белая изба, черная изба, хоромы, парилка, баня); 2) национальной одежды (сарафан, душегрейка, тулуп); 3) головных уборов (кокошник, венец, шапка-ушанка); 4) национальной еды (блин, кулич, студень, квас).
Представляется интересным описание Н.И.Костомаровым русских головных уборов XVI-XVII вв.: «Русская мужская шапка была четырех родов: зажиточные люди по восточному обычаю маленькие шапочки тафьи (прикрывали макушку) носили в комнатах. Остроконечный колпак, горлатые шапки были исключительной принадлежностью князей и бояр». Ученый характеризует и особые женские головные уборы – волосник или подбрусник (носили только замужние женщины); платок поверх волосника, который назывался убрус; богатые женщины носили расшитый жемчугом кокошник, девицы – венцы. Девичий венец был без верха, т.е. открытые волосы воспринимались как символ девичества. Зимой голову покрывали высокой собольей или бобровой шапкой, называемой столбунец [5, с.170].
По данным исследователей, безэквивалентная лексика занимает незначительное место в словарном составе, в русском языке – 6-7 % от всей общеупотребительной лексики [1, с.94].
Национально-культурное своеобразие лексики может проявляться также в отсутствии в данном языке слов и значе¬ний, выраженных в другом языке, так называемых лакунах, «белых пятнах» на семантической карте языка. Так, лакунами для казахского языка относительно русского будут слова масленица, икона, крестины, кум. Сравните: в русском языке для обозначения лица женского пола, не состоящего в браке, наряду со словом девочка употребляется и слово девушка [12:I, с.375]. В казахском языке этим словам соответствует одно слово қыз с нерасчлененной семантикой ‘дочь, девочка, девушка’. Қыз – 1. ‘əйел бала, сəби’ – ‘ребенок, младенец жен¬ского пола’; 2. ‘күйеуге тимеген, бойжеткен’ – ‘незамужняя, на выданье, достигшая брачного возраста’ [4:VI, с.546]. Сравните также: в казахском языке по сравнению с русским имеется больше однословных обозначений каждой из дочерей в отношении к другим детям этих же родителей: апа ‘бiрге туған қыздардың үлкенi, əкпе’ [4: I, с.289] – ‘старшая сестра’; əкпе ‘туыс жағынан жасы үлкен қыз, əйел’ [4:I, с.601] – ‘старшая сестра’; сiңлi ‘бiрге туған жасы кiшi қыздың апасына туыстық қатынасы жағынан аталуы’ [4:VIII, с.514] – ‘младшая сестра в отношении старшей сестры’; қарындас ‘бiрге туған жасы кiшi қыздың ағасына туыстық қатынасы жағынан аталуы’ [4:VI, с.118] – ‘младшая сестра в отношении старшего брата’. В русском языке всем этим словам соответствует слово сестра [12:IV, с.84]. Для казахского языка в данном случае релевантными оказываются, во-первых, дифференциация по возрасту (старшая сестра, младшая сестра), во-вторых, пол лица соотнесения.
Думается, сказанное выше и обусловлило бытование в русском языке, функционирующем на территории Республики Казахстан, слова сестрёнка, имеющего значение ‘младшая сестра’ с нейтральной стилистической окраской. В русском языке России это слово имеет значения: сестрёнка – 1) ‘малолетняя сестра (разг.), а также вообще сестра (прост.)’; 2) ‘фамильярное и дружеское обращение обращение нестарого мужчины к нестарой женщине (прост.)’ [7, с.714].
Каждая лингвокультурная общность, таким образом, в определенной степени по-своему расчленяет и классифицирует окружающий мир. Об одном и том же явлении реальной действительности у одного народа может быть общее, целостное понятие, нечленимое на части и обозначаемое одним словом широкой семантики, в то время как другому народу свойственны дробные, более узкие понятия о разновидностях этого явления, его частях осознаваемых как отдельные феномены и обозначаемых отдельными лексическими единицами.
С другой стороны, «видя» один и тот же «предмет», люди воспринимают один и тот же предмет по-разному, именуя при этом не сам «предмет», а свое представление о нем. Так, со словом метро(политен) может быть связан самый разный круг представлений: для носителей одного языка – это касса, касса-автомат, жетон, проездной билет (месячный, кварталь¬ный; ученический, студенческий, гражданский), льготный проезд, дежурный, охрана метрополитена; для носителей второго языка – касса, проездной билет (на одну, пять, десять, тридцать поездок), льготный проезд, дежурный, охрана метрополитена; для третьих – это разменный автомат, касса-автомат и т.д. Подобные расхождения в денотативной семантике разноязычных слов-коррелятов, обусловленные различиями в реалиях, Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров называют лексическим фоном [1, с.78].
Различия в культурах также могут влиять на существование коннотативных отличий в семантике слов, которые совпадают по денотату. Эти слова могут дифференцироваться своими эмоционально-оценочными отличиями, символическим значением. Например, русское корыто соотносится в основном с тем же денотатом, на которое указывает казахская лексема астау: это ‘посудина для стирки белья и других хозяйственных надобностей …’ [12:II, с.109]. Однако русская лексема, в отличие от своего казахского коррелята, развивает переносное значение (вернее, оттенок значения): пренебр. ‘о старом, негодном судне, лодке’. Шхуна опять стала отходить от баржи. - Бляхин кричал уже сорванным голосом и метался вдоль: - Анфиса, беги сюда! Беги, а то сгоришь на этом гнилом корыте! Гладков, Вольница [12:II, с.109]. Оценочное созначение слова носит отрицательный характер. Негативно окрашено это слово и в устойчивом обороте «Остаться у разбитого корыта» (или «Оказаться у разбитого корыта», или «Вернуться к разбитому корыту», возникшее под влиянием «Сказки о рыбаке и рыбке» А.С.Пушкина. Разбитое корыто стало восприниматься как символ потери, неудачи, краха.
Для языкового сознания казахов актуально выражение-сравнение астаудай, которое передает значение ‘теңкиген, астау тəрiздi, жұмыр’ [4:I, с.387] – ‘массивный, громадный; как корыто; упитанный, полный, здоровый’. – Жүнi жiбек, жоны астаудай бағлан қой бiзде, - дейдi қарт (Қызыл жалау). – ‘Упитанный баран с шелковой шерстью у нас, - говорит старик’.
Другой интересный пример. Специфические символические смыслы, связанные со словом болото в разных языках [6, с. 52].
В русском языке болото связано с отрицательными символическими смыслами (вызывает представление о гнилости, тлении и.т.п.). Сравните: [Дудукин:] Господа, я предлагаю выпить за здоровье артистки, которая оживила заглохшее стоячее болото нашей захолустной жизни. А. Островский, Без вины виноватые. Провинциальным болотом и злой сплетней повеяло на Ромашова от этого безграмотного и бестолкового письма. Куприн, Поединок [12:I, с.105].
Сравните также реакции на слово болотный в «Русском ассоциативном словаре»: тина, тварь, жаба, лягушка, вода, жижа, трава, грязь, местность, трясина, гадюка, жидкость, кикимора, кочка, крыса, ведьма, вонючая, выдра, гадость, зараза, комары, лихорадка, лужа, муха, неприятная, остановка, противно, ряска, станция, сырость… [10, с.25].
Финский ученый Л.Хакулинен сравнивал финский язык с болотом, в котором как попавшие в болото сучья деревьев, веками сохраняются древние заимствования. «Для него болото – это нечто вполне хорошее, с чем можно сравнивать родной язык, т.е. болото – не столько место тления, сколько место сохранения» [8, с.369].
Представляется интересным проследить также ассоциации, связанные со словом солнце – күн в русском и казахском языках. В языковом сознании и русских, и казахов солнце вызывает представление о тепле, о свете. И если для русского народа солнце – основа, средоточие чего-либо ценного, высокого, прекрасного, жизненно необходимого, т.е. источник жизни (сравните солнце правды, солнце жизни моей), то для казахского народа солнце – сама жизнь (сравните күн көру ‘жить, существовать’, күн көрсетпеу ‘не давать житья’, сенiң күнiң туды досл. ‘твое солнце взошло’, то есть ‘тебе повезло’). Русское солнце в отличие от казахского күн получает в разговорной речи более широкое распространение в качестве обращения к дорогому, любимому человеку. Отсюда и характерное для русской лексемы уменьшительно-ласкательное образование солнышко. Сравните: – Солнышко мое! – с глубокой нежностью произнесла Олеся. – Уж за одни твои слова спасибо тебе… Отогрел ты мое сердце. Куприн, Олеся [12:IV, с.191].
В казахском же языке бытует специфическая форма ласкательного обращения взрослых в семье к своим детям и другим близким, более молодым родственникам күнім менің – дословно ‘солнце мое’, ‘солнышко мое’. Сравните: )– Мама, мен қорқамын (‘Мама, я боюсь’. – Перiштем менiң, қасыңдамын, күнiм (‘Ангел мой, я рядом, солнышко мое’) (Н. Балтогаева).
Казахам присуще ощущение того, что солнце может быть не только землеобновляющим и плодонесущим, но и в какой-то степени враждебным. Сравните выражение күн жедi – дословно ‘солнце съело’– в значении ‘припекло’, күн шақты дословно – ‘солнце укусило, кольнуло’, то есть ‘припекло, обожгло’, басқа күн туу ‘быть застигнутым горем, несчастьем’. Такое восприятие, по всей вероятности, может быть объяснено свойствами резко континентального климата Казахстана с его суровыми буранными зимами и жарким, порой знойным летом.
Соотносительные слова в разных языках часто имеют различную внутреннюю форму, которая является своеобразным маркером этнической принадлежности лексемы. Сравните именование смородины – қарақат в русском и казахском языках. В русском языке название это связывают с смородъ, смрад – (сильный) запах (функциональный признак), отмечается при этом сильный и терпкий запах черной смородины. Казахское қарақат дословно ‘черная ягода’ (қара ‘черный’ + қат ‘ягода’), то есть языковое сознание казахов при назывании этого растения выделяет такой специфический (внешний) признак как цвет (ягод).
Следует отметить, что обращение к внутренней форме слова особенно значимо, поскольку она представляет «историческую память языка, доступную творящим, след вчерашнего видения предмета, которое оттеняет его сегодняшнее понимание» [6: 55].
Известно, что язык в сознании человека хранится в виде ассоциативно-вербальных сетей – особого способа организации индивидуального лексикона, который имеет онтологическую основу. Безусловно, что подобное сетевое построение (внутренний лексикон) характеризуется этническим своеобразием. Ведь классификационная деятельность этноса так или иначе отражается в языке и влияет на восприятие мира. Тот или иной феномен, подвергнутый номинации, становится лингвокультурным фактом этнического сознания.
Сопоставительное исследование значимых, ключевых (то есть наиболее частотных в ходе свободного ассоциативного эксперимента) слов показывает, что центральными для языкового сознания русских (начиная, по крайней мере, с 60-х годов XX века) являются такие понятия, как человек, дом, жизнь, хорошо, друг, нет. Сравнение результатов ассоциативных экспериментов различных временных периодов проведения – 1969-1972 гг. и 1988-1991 гг. [11; 9] показывает стабильность структуры языкового сознания русских, ее соотнесенность со структурой этнических констант [13, с.161].
Материалы свободных ассоциативных экспериментов дают возможность сопоставлять массив ключевых слов представителей разных этносов. Сопоставление экспериментальных данных позволяет утверждать, что в ядре языкового сознания русских и украинцев совпадает 56,6% слов (т.е. 17 из 30): жизнь, человек, любовь, радость, хорошо, друг, счастье, плохо, деньги, большой, дом, ребенок, красивый, смерть, сила, свет, зло. Чуть больше процент пересечений слов в ядре языкового сознания у болгар и украинцев – 60. В ядре языкового сознания болгар и русских совпадает 63,3% слов. Для языкового сознания белорусов и украинцев процент совпадений больший – 66,7%. Меньше всего совпадений у белорусов и русских – 50% [13, с.163-165].
В центре языкового сознания англичан стоят слова me, man, good, sex, no, money, yes [13, с.168], казахов – жер (земля), өмiр (жизнь), ет /қой етi, жылқы етi/ (мясо), жай (место, медленно, срок), аман (здоровый), жүру (двигаться), үлкен (большой), кiсi/ адам (человек), тұқым/туған/ туып/ туыс (родня, родной), жақсы (хорошо, хороший) [3, с.6]. Если для носителей русского языка наиболее частотными реакциями на слово человек являются животное, умный, хороший, обезьяна, друг, существо, а для англичан – woman, boy, child, creation, father, eater, то для казахов – тұлға (личность), ақылды (разумный), ақылдың заты (разумное существо), биологиялық зат (биологическое существо), жан (душа), Алланың жаратқан құлы, пенде (создание Бога), мейiрiмдi (добрый) [2, с.5]. Как отмечает Н.В.Уфимцева, процент совпадений в ядре языкового сознания русских и англичан составляет лишь 42,6%, т.е. из 75 слов совпадают лишь 32.
Приведенные данные еще раз подтверждают мысль о том, что модель мира у представителей того или иного этноса формируется под влиянием различных социально-когнитивных опор и вербальных стереотипов. В онтогенезе, овладевая словом родного языка, его семантикой, ребенок усваивает и определенное видение мира, объективированное в этнически маркированном внутреннем лексиконе представителей той или иной культуры.
Основной вывод, который можно сделать из всего изложенного выше, следующий: различные языки по-разному членят один и тот же мир и обозначают одни и те же реалии. Каждый народ создает свою культуру, а культура так или иначе отражается в языке.

Список литературы

1. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. Три лингвострановедческие концепции: лексического фона, рече-поведенческих тактик и сапиентемы. М.: Индрик, 2005. 1040 с.
2. Джамбаева Ж.А. Методы исследования концепта «человек/адам» в языковом сознании казахов // Вестник КазНУ. Сер.филол. №5-6. Алматы: Қазақ университетi, 2012. С. 3-7.
3. Дмитрюк Н.В. Казахско-русский ассоциативный словарь. М.: Шымкент: Изд-во Ин-та языкознания РАН, 1998. 246 с.
4. Қазақ тiлiнiң түсiндiрме сөздiгi / Жалпы ред. бас. А.Ы.Ысқақов. Алматы: Ғылым, 1974-1986. 1-т. 1974. 696 б.; 6-т. 1982. 624б.; 8-т. 1985. 591 б.
5. Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М.: URSS, 1992. 308 с.
6. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. М.: Аспект-Пресс, 2000. 207 с.
7. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: ООО «А ТЕМП», 2006. 944 с.
8. Папп Ф. Дубляж sub specie σημειωτιǽής // Фонетика. Фонология. Грамматика. М.: Наука, 1971. С. 368-369.
9. Русский ассоциативный словарь. Кн. 1. Прямой словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Ч. I / Ю.Н.Караулов, Ю.А.Сорокин, Е.Ф.Тарасов, Н.В.Уфимцева, Г.А.Черкасова. М.: Помовский и партнеры, 1994. 224 с.
10. Русский ассоциативный словарь. Кн.5. Прямой словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Ч.III / Ю.Н.Караулов, Ю.А.Сорокин, Е.Ф.Тарасов, Н.В.Уфимцева, Г.А.Черкасова. М.: Изд-во ИРЯ РАН, 1998. 204 с.
11. Словарь ассоциативных норм русского языка/ Под ред. А.А.Леонтьева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1977. 192 с.
12. Словарь русского языка: В 4 т. /Под ред. А.П.Евгеньевой. М.: Русский язык, 1985-1988. Т.1. 1985. 696 с.; Т.2. 1986. 736 с.; Т.4. 1988. 800 с.
13. Уфимцева Н.В. Культура и проблема заимствования // Встречи этнических культур в зеркале языка. М.: Наука, 2002. С.152-170.
14. Kiss G., Armstrong C., Milroy R. The Associative Thesaurus of English. Edinburg: Univ. of Edinburgh, MRC Speech and Communication Unit, 1972. 1539 p.

LINGUISTIC VIEW OF THE WORLD AS A MIRROR OF HISTORY AND CULTURE OF THE PEOPLE

This article is devoted to the linguistic view of the world which acts as a mirror of the history and culture of the people.
The most effective way to explore the uniqueness of conceptualization of the world in different languages, according to the author, is a cross-language comparison. The article presents some possibilities of cross-language comparative analysis to identify the linguistic views of the world. Russian and Kazakh are served as material for investigation.

Key words: linguistic view of the world, language, culture, linguistic consciousness, non-equivalent lexis, lacunas, inner form of words, lexical fon, connotative differences, associations.

A.D. Maimakova, candidate (Ph.D.) of filological sciences, associate professor
amaimakova@mail.ru (Republic of Kazakhstan, Almaty, Abai KazNPU)
Locked

Return to “Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактические аспекты профессиональной подготовки переводчиков/4th International Virtual Linguistics and Translators Training Conference”