Секция "Лингвистика". М.Р. Арпентьева (Калуга)
Posted: 05 Apr 2017, 14:29
УДК 159.98+378.15
М.Р. Арпентьева, д. пс. н., профессор
mariam_rav@mail.ru
Калуга, Россия, КГУ
МУЛЬТИКУЛЬТУРНОСТЬ: ПОНЯТИЯ, ПРАКТИКИ, РЕЗУЛЬТАТЫ
Статья посвящена проблемам трансформации представлений о сути мультикультурных отношений и происходящего в мультикультурных сообществах. На примере проблем этнокультурных отношений рассматриваются вопросы социальных трансформаций и их отражения в языке, понятиях, структурирующих практики трансформации отношений. Выделяются три стадии и модели формирования и развития мультикультурных отношений: социалистический интернационализм, капиталистический мультикультурализм, посткапиталистический транскультурализм, рассматриваются их возможности и ограничения, причины успешности и неуспешности в тот или иной исторический период. Автором отмечается, что введение данных моделей означало коренной, революционный переворот в построении отношений государства и общества, отражая смену социально-экономической и идеологической основы отношений.
Ключевые слова: социализм, интернационализм, капитализм, мультикультурализм, посткапитализм, транскультурализм, сепаратизм, национальное единение, трансгрессия, трансценденция.
Современная наука выделяет для описания происходящих в мультикультурных сообществах понятия национального единения и национального сепаратизма, а также использует ряд понятий и моделей осмысления [1; 2; 3; 4]. Национальное разъединение или сепаратизм, частично опирающиеся на этническое возрождение, рост этнического самосознания наций, а частично, – на идеологии противостояния и потребления, противостоят в современном мире тенденциям объединения, национального единства, простирающегося от разрешения долговременных конфликтов и проблем отношений национальных, религиозных и идеологических групп вплоть до восстановления тенденций «общенационального патриотизма» или всеобщей глобализации, завершающим этапом которой выступает мондиализация, проект создания всеобщего государства [5; 6; 7]. Внутренней канвой сепаратистских и «объединенческих» тенденций являются проблема прав и обязанностей людей, сообществ по отношению к себе, друг другу, окружающему миру в целом, а также проблема близости и чуждости в этих отношениях, и проблема достойного, уважительного, принимающего отношения к особенностям (ценностям, пониманиям, моделям поведения друг друга) [3; 8; 9; 10]. Центральным вопросом здесь является вопрос о потребности и желании людей сообществ быть близкими или далекими по отношению к другим людям и сообществам: с их особенностями (идеологическими ориентациями, представлениями и переживаниями, ритуалами и нормативами). И здесь мы видим, что эта проблема настолько сложна и запутанна, что в оценке близости или отдаленности разных национальных, профессиональных, возрастных, социальных и т.д. групп люди разрабатывают целую «тарифную сетку» близости и, по отношению к некоторым национальным и иным группам, могут счесть, что психологически им ближе не люди данной группы, а животные и инопланетяне. Хорошо известные примеры такого избегания близости или ксенофобии, отчуждения – русофобия, антисемитизм (семитофобия), «страх желтой опасности» («китайской угрозы»), к которым в последнее время активно присоединяется «тюркофобия» (концепция «исламской угрозы») и другие опасности «пробуждения Востока», вместе с приписываемыми этому пробуждению собственными ориентациями – ориентациями колониалистического сознания Запада («экономический паразитизм», «захват чужих земель / вытеснение», «подавление / разрушение цивилизованного мира», «вымирание / геноцид», «уничтожение культуры» и т.д.) [11; 12]. Многие из этих фобий заканчиваются «ксенеласией» – «изгнанием чужеземцев» на территорию проживания основной части (государства) этих чужеземцев или общую для «нежелательных» территорию «отвергаемых», а также попытками физического и нравственного уничтожения (фашизм и т.д.) . Любовь к «чужим» также имеет несколько проявлений: от умеренной ксенофилии как любви к новому и неизвестному, к ксеномании и «чужебесию», при котором чужое (инокультурное) полагается лучшим, чем свое собственное, в том числе, без каких-либо оснований [13].
На пути решения проблем «своего» и «чужого» человечество выработало несколько моделей: социализм, век ХХ, предложил понятие интернационализма, обращенного к идеалам капитализм ХХ -XXI веков – мультикультурализма, современность и посткапитализм XXI века ввели в «игру» понятие транскультурализма [11; 14; 15].
Интернационализм предложен в качестве антитезы национализма – эо идеология, пропагандирующая дружбу и сотрудничество между нациями, в том числе солидарность людей в борьбе против капитализма. Интернационализм предложен как альтернатива глобализации с ее «мультикультурностью» как «буржуазному космополитизму», понимаемому как отрицание всякой национальной культуры. «буржуазному национализму», понимаемому как идеология национальной исключительности и шовинизм. Проблема интернационализма, таким образом, кроется в том, что он выступает как «прикладной» феномен, духовно-нравственные основы которого не были осмыслены и потому «создавали проблемы»: не желавшие дружить и сражаться вместе против капитализма «отсекались» от сотрудничества. Кроме того, интернационализм предполагал большую или меньшую унификацию повседневной жизни людей: не опираясь на законы нравственные, он предложил, как и капитализм, законы юридические, заменив частную собственность государственной, вместо того, чтобы сделать ее собственностью народа. Юридические же законы оказались с легкостью «обходимыми», «нарушаемыми» и трансформируемыми, как и любые иные законы права – наследия кастовых миров рабовладельческого, феодального, буржуазного) [16]. Социализм повел народы по пути, на котором сегрегация и сепаратизм стали неизбежностью: вся мощь недовольства правовым (арбитражным) произволом вылилась в еще больший произвол – тотально нелегитимное уничтожение стран «социалистического лагеря», сопровождавшееся расколом этих стран и населяющих их народов по всем линиям накопившихся в странах противоречий. Идентичность и жизнь человека и группы становится все более противоречивой, внутренние и внешние противоречия смешиваются в единый «запутанный клубок», узел. Люди и сообщества живут, «связанные одной цепью». В итоге наступает стадия «разрубания узлов». Сначала социализм «обходился» поиском внешних и внутренних врагов, попытками создания мирового социализма и внутренними «чистками», включая массовые переселения народов, уничтожение интеллигенции и священничества, концлагеря и «ударные стройки». Однако, со временем, врагов находить стало труднее: внутренние и внешние проблемы стали более «тонкими», социализм столкнулся с последствиями собственных ошибок, включая вольное и невольное подавление людей и наций, ставившего «буквы закона» выше «букв» достоинства (чести) и жизни. Таким образом, интернационализму как практике и концепции «не хватило» опоры на духовно-нравственные ценности: он развивал способность любить «ближнего» и самого себя меньше, чем способность сражаться с ближним – и с самим собой.
Мультикультурализм был создан для удовлетворения растущих потребностей «буржуазного космополитизма» в установлении контроля над всем населением – стран, регионов, континентов, всей земли: транснациональные корпорации не могли не столкнуться с проблемами различий групп и людей разных наций, сословий, поколений, вероисповеданий, то есть разных культур и субкультур, а также с необходимостью решить проблемы взаимодействия людей с помощью идеологии и концепции, позволяющей более или менее унифицировать взаимодействие, превратив человека в часть «физического капитала». Как бы ни были различны современных мультикультурные подходы, а также предшествовавшие и последовавшие им концепции: ассимиляции, «плавильного котла», «салатницы» и т.д., – все они связаны с решением задач унификации и оптимизации производства [14]: оптимизации служения населения буржуазным правительствам и транснациональным корпорациям, и, в перспективе, мировому правительству, внедряющему унифицированные идеологию и ценности, представления и понимания мира и самих себя людьми, деиндивидуализированные нормативы и ритуалы поведения. На этом пути мультикультурализм столкнулся с жёстким ответом в виде сепаратистских «несогласий»: будучи обращёнными на защиту собственных прав и отделение от других национальных, религиозных и т.п. групп и подгрупп, культур и субкультур, сепаратизм продемонстрировал более важное стремление людей «быть хозяевам своей жизни»: иметь свое понимание себя и мира (свое «мнение»), свои ценности и идеологию, отличные от идеологии глобализации и универсализации, свои ритуалы и нормы. Свобода как самостоятельность и достоинство, как совокупность прав и обязанностей – основное, «непредусмотренное» мультикультурализмом явление. Мультикультурализм вырождается в системы преференций и самоизоляцию культур и субкультур, ведя к росту фашистских настроений (потребности и желания «квалифицированных потребителей» становятся все «квалифицированнее») [11; 14]. Мультикультурализм воспитывает рентные, паразитические установки, формируя и развивая отношения зависимости и рабства жаждущих «хлеба и зрелищ», заботящихся лишь об удовлетворении инстинктивных программ – благополучия и размножения – вне зависимости от «программ» духовно-нравственных). Рабы становятся все более похожими на «хозяев», общество сегментируется и становится высоко иерархичным, границы между кастами – все более непроницаемыми. Таким образом, мультикультурализм обречен на создание «электронных» и иных концлагерей, изолятов, колоний и резерваций, наряду и благодаря институтам «всеобщей прозрачности» – всеобщего и тотального контроля государства и созданной ими тюрьмы-паноптикума, в которой каждый контролирует каждого. Идентичность и жизнь человека и группы все более фрагментируется, становится лоскутной в итоге погибает. К этому и ведет его мальтузианская модель «ножниц», внушающая необходимость коммодификации жизни, а также беспрепятственного, безответственного, комфортного и сакрализирующего потребителя потребления («Чтобы у вас все было, и чтобы вам за это ничего не было»). В целом, в попытках искусственно – с помощью права – навязываемого «идеала» отношений взаимной «толерантности», при наличии жесткой фиксированности отношений в обществе с помощью сил «правоохраны» и «правозащиты», подмене ценностями «демократии» (с ее колониальным менталитетом и настроенными на ничем не ограниченное потребление всего и вся «гражданским обществом» и государством) глобальных общечеловеческих ценностей, мультикультурализм создал еще больше проблем, чем социализм [17]. Он дал дорогу компрадорской буржуазии, интересы которой не ограничиваются никакими – которые могут быть названы культурными –ценностями [18]. В результате мир столкнулся с лавинообразным ростом фашистско-рабовладельческих режимов по всей планете. Мультикультурализм этатичен и служит интересам буржуазного государства, но не общества. Его цель – стереть «иное» с повестки дня, пусть и ценой временного, парциального ущемления «своего».
Транскультурализм, феномен пост-буржуазного, пост-капиталистического мира, пытается решить эти проблемы, не отворачиваясь ни от чего. Транскультурализм расцветает «на границах», в зонах «несостыковок», зонах, отношения в которых не могут регулироваться одной системой прав и одной идеологией. Столкновение, взаимодействие, взаимный обмен и диалог этих идеологий и ценностей, пониманий себя и мира (переживаний и представлений), норм и ритуалов приводит к возникновению новой, «гибридной» идентичности. «гибрид» сознает противоречивость, но относится к ней и к противоречащим тенденциям с принятием и смирением [19]. Отношения людей и групп строятся ацефалично, кланово: государство все более перерастает в государство-церковь, живущее не по законам человеческим, но по законам духовно-нравственным. Отношения строятся как отношения значимого и ответственного дарообмена, как попытка заслужить собеседника – уважительное отношение к себе и к нему, понимание взаимодействия людей и групп как праздника, как повода для развития, открытия неведомого и постижение неведомого в себе и в другом. «В транскультурации «иное» не просто видимо, но и рассматривается не как препятствие, а как самостоятельный субъект, общение с которым может происходить только на подлинно паритетных условиях». При этом, «… в отличие от мультикультурализма, строящегося по-прежнему на западной игре со временем и игнорировании пространства, транскультурация смело развоплощает эту модель и реабилитирует пространство и субъектность «иного», ставя под сомнение сами изобретенные в западноевропейской культуре понятия модерности и традиции и выступая за реальный диалог равных культур в настоящем» [20, c.126, 143]. Транскультурная идентичность выступает как результат эгалитарного культурного взаимодействия, она скорее гибридна, чем маргинальна, скорее целостна, чем лоскутна. Транскультурация, согласно Ф. Ортису, «прославляет самосознание периферии, точку схождения противоположностей, которая позволяет людям превратить границу в центр и создать текучие, но значимые идентичности взамен фрагментированных историй» [21, p. XLI; 22]. Она формирует своеобразное двойное сознание, существующее между мирами и культурами, в пограничье – «la frontera», в котором сталкиваются, смыкаются и перетекают друг в друга сущности и смыслы. Идентичности «пограничья», которые воссоздает Г. Ансальдуа, основаны на понимании «иного» как самостоятельного голоса: «Пограничье —неопределенное и расплывчатое место, возникающее в результате … реакции на неестественную, навязанную кем-то границу. Оно в постоянном состоянии метаморфозы и его населяют отверженные и объявленные вне закона» [41, p.3]. Человек с такой идентичностью – «метис» – «Мestiza выживает путем культивирования в себе терпимости к противоречиям и неоднозначности. Его личность плюралистична и действует в плюралистичном мире — ничто не отвергается — ни плохое, ни хорошее, ни уродливое, ничто не исключается и не выбрасывается. Он не только сохраняет противоречия, он переводит амбивалентность в иное качество» [15, p.79].
Мы можем предположить, что именно последний вариант может стать ориентиром для формирования и сохранения принципов экологии культуры: поиск пограничных, интегративных моделей построения внутренних и внешних отношений, которые будут способствовать профилактике и разрешению межкультурных конфликтов. Сама ситуация подталкивает исследователей и практиков, людей и сообщества к осознанию и проживанию «пограничных» форм существования, при которых вынужденно или добровольно, противоречиях сохраняются, переходя в новое качество отношений: удовлетворенность «пограничностью» при этом может способствовать более продуктивному и эффективному проживанию этапа «непризнанности», пониманию важности внутренней гармонии по равнению с внешней, внутренней ответственности по сравнению с внешней, общества – по сравнению с государством, нравственности – по сравнению с правом. Такое состояние достигается во многих «новейших», непризнанных государствах, в современных посткапиталистических странах, в странах, активно пытающихся разрешить социально-политические и культурно-религиозные противоречия: там, где человеческое достоинство и нравственность ставятся выше страха и защищающего от страха права, где стратегическое выживание-развития важнее тактического –выживания-«благополучия».
Культура есть совокупность абсолютных ценностей, созданных и создаваемых человечеством и составляющих его духовно – общественное бытие» [23, с.49]. Однако, «парадокс культуры» в том, что ее основания не укоренены в эмпирических условиях жизни людей, но и не являются внешними по отношению к этим условиям: «Все старые – или вернее, недавние прежние – устои и формы бытия гибнут, жизнь беспощадно отметает их, изобличая если не их ложность, то их относительность… Кто ориентируется только на них, рискует… потерять разумное и живое отношение к жизни, …а если он ограничивается их отрицанием – духовно развратиться и быть унесенным потоком всеобщей подлости и бесчестности» [24, с.114]. Этот «парадокс» неразрешим, пока человек» и культура отделены [25], но в реальности, в духовной жизни личности, они – едины [23, с.50]. Поэтому «мир должен мыслиться состоящим из реальных деятельных существ или индивидов» [26]. Культура предстает как сфера непрерывного творчества личностей, направляемого общей для них целью [27; 28; 29]. Задача культуры – сформулировать необходимые ограничения: предписания и запреты на использование тех или иных своих продуктов и частей. При этом «свободное культурное творчество отдельного человека должно быть ограничено всеобщностью культурных целей. Но признание может быть и не свободным, а вынужденным», – отмечает В. Порус [29, с. 383]. «Отсюда невольно рождается убеждение, что развитие культуры может быть обеспечено только подчинением личностей воле целого, только разумным, руководимым общими идеалами деспотизмом» [23, c.54]. Однако, «Прямо на этом убеждении общество и въедет в «скотный двор»: деспотизм не был бы самим собой, если бы не подменял «общие идеалы» … своими частными интересами, а разумность – софистическими парадоксами» [29, с. 384]. И, «если противоречие неразрешимо, это следует признать фундаментальной чертой онтологии, а не свидетельством неприемлемости последней» [29, с. 385]. Жизнеспособная культура не является внешней по отношению к своему наследнику, носителю и ретранслятору. Однако, если «овнешнение» возникает, то это – симптом утраты жизнеспособности, кризиса: духовный мир человека превращается в сферу имитаций, игры с «фикциями» и симулякрами: «Подлинность вытесняется подделками, ценности – ценниками, жизнь людей – театром марионеток» [29, с.387]. Призрак этой культуры как культуры лишенной Бога – не безобиден: «доверившись ему, человечество сползает в пучину мировых катастроф» [23; 29]. Кризис современной культуры связан с отказом от Бога, языковым последствием чего является деренция самого понятия «культура». Этот отказ – результат разочарований в мире «объективной науки», мире нравственных и правовых регуляторов отношений и в мире предсказуемых последствий [12]. Эти разочарования – следствия попыток вместить культуру в определенные – надкультурные – рамки, замещающие Бога и труд человека, связанный с Богом и любовью. Однако, как бы не хотело общество избежать этого труда, ему трудиться приходится. И вместо разочарования, дереференции /дереференциализации культура, как неизменная часть самого человека, возрождается: именно поэтому самые тяжелые кризисы общества и культуры заканчиваются или сопровождаются резким скачком в развитии науки, искусства и связанных с ними сфер. Человек выстрадает культуру, самого себя как культурное существо, чтобы понять что есть культура и что есть – он сам. Именно поэтому лишь тот подход и понятие будут точными, который даст возможность реализовать ценностное отношение к человеку и культуре в полной мере. Ни социалистический интернационализм, ни капиталистический интернационализм такой способностью не обладают: транскультурализм как реальный опыт жизни «между» мирами, опыт «гибридизации» как опыт рождения новых культур и новых – людей - эту возможность реализовать способен.
В большинстве случаев эта возможность связывается с понятием мультикультуры. А. Ф. Еремеев полагает, что «мультикультура объединяет все уникальные особенности культур и служит установлению продуктивного диалога между народами» [30, c.5]. А. И. Куропятник полагает ведущими моментами в мультикультуре открытость разных культур друг другу и состояние этнокультурного многообразия [31]. П. С. Гуревич и Дж. Бэнкс дают дефиницию мультикультуры как единства, равноправного сосуществования, со-развития этнонационального и общемирового в культуре, взаимопроникновение» культур [32; 33].
Список литературы
1. Peacock J. Secession: the Southern States leave the Union. Mankato, MN: Bridgestone Books, 2003. – 48p.
2. Preusse H.G. The New American Regionalism. Northhampton, MA: Edward Elgar, 2004. 250p.
3. Proslavery and Sectional Thought in the Early South, 1740–1829: an Anthology / J. Robert (ed.). Columbia: University of South Carolina Press, 2006. 259p.
4. Sugar Max. Regional Identity and Behavior. NY: Kluwer Academic/Plenum Publishers, 2002. 194p.
5. Арпентьева М.Р. Современный сепаратизм: человечность и идентичность // Дневник АШПИ. 2016. №32. С. 19-24.
6. Арсентьев Н.М. Идея единения народов в стратегии современной национальной политики Российской Федерации // Гуманитарий. 2012. № 2. С. 6-11.
7. Гемават П. Мир 3.0: Глобальная интеграция без барьеров. М.: Альпина Паблишер, 2013. 415 с.
8. Sectionalism Unmasked / Tremain H. E. (comp). NY: Bonnell, Silver & Co, 1907. 322p.
9. Sorens J. The Cross-Sectional Determinants of Secessionism in Advanced Democracies // Comparative Political Studies . 2005. Vol.38. P.304-26.
10. Wagner M.. Alberta: Separatism Then and Now. St. Catharines, ONT: Freedom Press, 2009. 138p.
11. Арпентьева М.Р. Мультикультурализм и миграция: беженцы, гастарбайтеры, кочевники. Калуга: КГУ, 2017. 260с.
12. Cawdron P. Xenophobia. Malawi, Africa: Peter Cawdron at Smashwords, 2013. 398 p.
13. Beni, G., Wang, J. Swarm Intelligence in Cellular Robotic Systems, Proceed // NATO Advanced Workshop on Robots and Biological Systems. Tuscany, Italy, June 26-30, 1989. N.-Y.: NATO, 1989.
14. Ле Коадик Р. Мультикультурализм // Диалоги об идентичности и мультикультурализме / Под ред. Е.И. Филипповой, Р. Ле Коадика. М.: ИАЭ РАН, Наука, 2005. С. 78–104.
15. Anzaldúa G. Borderlands/La Frontera: The New Mestiza. — SanFrancisco: Spinsters/Aunt Lute, 2012 312р. Р. 3, I-II.
16. Нерсесянц B.C. Философия права. М.: Изд-во НОРМА, 2003. 652с.
17. Ильин, М.В., Коваль, Б.И. Две стороны одной медали: гражданское общество и государство // ПОЛИС. 1992. № 1. С. 193-201.
18. Сафронов, А. Компрадорская буржуазия и проблема «экономической отсталости» // Свободная мысль. 2009. № 12 (1607). С. 77-92.
19. Бенхабиб С. Притязания культуры. М.: Логос, 2003. 350 с. С. 9,31.
20. Тлостанова М.В. От философии мультикультурализма к философии транскультурации. М.: РУДН, 2008. 251 с. С.126, 143.
21. Coronil F. Transculturation and the Politics of Theory: Countering the Center, Cuban Counterpoint. — Introduction to: Ortiz, F. Cuban Counterpoint. —Durham, N.C.: Duke Univ. Press, 1995. P. XLI.
22. Ortiz F. Cuban Counterpoint. Durham, N.C.: Duke University Press, 1995, Durham, N.C.: Knopf, 2012. 408 p.
23. Струве П. Б., Франк С. Л. Очерки философии культуры // Франк С. Л. Непрочитанное… Статьи, письма, воспоминания. М.: Моск. шк. полит. исслед., 2001. 588с. С. 46 – 54.
24. Франк С. Л. Крушение кумиров // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. -. 608 с. С. 114.
25. Евлампиев И. И. Человек перед лицом абсолютного бытия: мистический реализм Семена Франка // Франк С. Л. Предмет знания. Душа человека. Санкт-Петербург: Наука, 1995. 656 с.
26. Франк С. Л. Личность и вещь // Франк С. Л. Философия и жизнь. Санкт-Петербург: Типография т-ва "Общественная Польза", 1910. 394 с. С. 183.
27. Франк С. Л. Непостижимое // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. 608 с. С. 548.
28. Хаутепен А. Бог: открытый вопрос. Богословские перспективы современной культуры. М.: ББИ, 2008. 517 с.
29. Порус В. Н. Онтология культуры С. Л. Франка // Семен Людвигович Франк / Под ред. В. Н. Поруса. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. 589 с. С. 373-416.
30. Еремеев А. Ф. Первобытная культура: происхождение, особенности, структура. Саранск, 1996. 140 с.
31. Куропятник А. И. Мультикультурализм: проблемы социальной стабильности полиэтнических сообществ. СПб., 2000. 210 с.
32. Гуревич П. С. Философия культуры: учеб. пособие для студ. гуманитар. вузов. М., 1994. 317 с.
33. Бэнкс Дж. Мультикультурное образование: цели и измерения // Новые ценности образования и мультикультурная среда школ. М., 1996. Вып. 4. C. 15–19.
М.Р. Арпентьева, д. пс. н., профессор
mariam_rav@mail.ru
Калуга, Россия, КГУ
МУЛЬТИКУЛЬТУРНОСТЬ: ПОНЯТИЯ, ПРАКТИКИ, РЕЗУЛЬТАТЫ
Статья посвящена проблемам трансформации представлений о сути мультикультурных отношений и происходящего в мультикультурных сообществах. На примере проблем этнокультурных отношений рассматриваются вопросы социальных трансформаций и их отражения в языке, понятиях, структурирующих практики трансформации отношений. Выделяются три стадии и модели формирования и развития мультикультурных отношений: социалистический интернационализм, капиталистический мультикультурализм, посткапиталистический транскультурализм, рассматриваются их возможности и ограничения, причины успешности и неуспешности в тот или иной исторический период. Автором отмечается, что введение данных моделей означало коренной, революционный переворот в построении отношений государства и общества, отражая смену социально-экономической и идеологической основы отношений.
Ключевые слова: социализм, интернационализм, капитализм, мультикультурализм, посткапитализм, транскультурализм, сепаратизм, национальное единение, трансгрессия, трансценденция.
Современная наука выделяет для описания происходящих в мультикультурных сообществах понятия национального единения и национального сепаратизма, а также использует ряд понятий и моделей осмысления [1; 2; 3; 4]. Национальное разъединение или сепаратизм, частично опирающиеся на этническое возрождение, рост этнического самосознания наций, а частично, – на идеологии противостояния и потребления, противостоят в современном мире тенденциям объединения, национального единства, простирающегося от разрешения долговременных конфликтов и проблем отношений национальных, религиозных и идеологических групп вплоть до восстановления тенденций «общенационального патриотизма» или всеобщей глобализации, завершающим этапом которой выступает мондиализация, проект создания всеобщего государства [5; 6; 7]. Внутренней канвой сепаратистских и «объединенческих» тенденций являются проблема прав и обязанностей людей, сообществ по отношению к себе, друг другу, окружающему миру в целом, а также проблема близости и чуждости в этих отношениях, и проблема достойного, уважительного, принимающего отношения к особенностям (ценностям, пониманиям, моделям поведения друг друга) [3; 8; 9; 10]. Центральным вопросом здесь является вопрос о потребности и желании людей сообществ быть близкими или далекими по отношению к другим людям и сообществам: с их особенностями (идеологическими ориентациями, представлениями и переживаниями, ритуалами и нормативами). И здесь мы видим, что эта проблема настолько сложна и запутанна, что в оценке близости или отдаленности разных национальных, профессиональных, возрастных, социальных и т.д. групп люди разрабатывают целую «тарифную сетку» близости и, по отношению к некоторым национальным и иным группам, могут счесть, что психологически им ближе не люди данной группы, а животные и инопланетяне. Хорошо известные примеры такого избегания близости или ксенофобии, отчуждения – русофобия, антисемитизм (семитофобия), «страх желтой опасности» («китайской угрозы»), к которым в последнее время активно присоединяется «тюркофобия» (концепция «исламской угрозы») и другие опасности «пробуждения Востока», вместе с приписываемыми этому пробуждению собственными ориентациями – ориентациями колониалистического сознания Запада («экономический паразитизм», «захват чужих земель / вытеснение», «подавление / разрушение цивилизованного мира», «вымирание / геноцид», «уничтожение культуры» и т.д.) [11; 12]. Многие из этих фобий заканчиваются «ксенеласией» – «изгнанием чужеземцев» на территорию проживания основной части (государства) этих чужеземцев или общую для «нежелательных» территорию «отвергаемых», а также попытками физического и нравственного уничтожения (фашизм и т.д.) . Любовь к «чужим» также имеет несколько проявлений: от умеренной ксенофилии как любви к новому и неизвестному, к ксеномании и «чужебесию», при котором чужое (инокультурное) полагается лучшим, чем свое собственное, в том числе, без каких-либо оснований [13].
На пути решения проблем «своего» и «чужого» человечество выработало несколько моделей: социализм, век ХХ, предложил понятие интернационализма, обращенного к идеалам капитализм ХХ -XXI веков – мультикультурализма, современность и посткапитализм XXI века ввели в «игру» понятие транскультурализма [11; 14; 15].
Интернационализм предложен в качестве антитезы национализма – эо идеология, пропагандирующая дружбу и сотрудничество между нациями, в том числе солидарность людей в борьбе против капитализма. Интернационализм предложен как альтернатива глобализации с ее «мультикультурностью» как «буржуазному космополитизму», понимаемому как отрицание всякой национальной культуры. «буржуазному национализму», понимаемому как идеология национальной исключительности и шовинизм. Проблема интернационализма, таким образом, кроется в том, что он выступает как «прикладной» феномен, духовно-нравственные основы которого не были осмыслены и потому «создавали проблемы»: не желавшие дружить и сражаться вместе против капитализма «отсекались» от сотрудничества. Кроме того, интернационализм предполагал большую или меньшую унификацию повседневной жизни людей: не опираясь на законы нравственные, он предложил, как и капитализм, законы юридические, заменив частную собственность государственной, вместо того, чтобы сделать ее собственностью народа. Юридические же законы оказались с легкостью «обходимыми», «нарушаемыми» и трансформируемыми, как и любые иные законы права – наследия кастовых миров рабовладельческого, феодального, буржуазного) [16]. Социализм повел народы по пути, на котором сегрегация и сепаратизм стали неизбежностью: вся мощь недовольства правовым (арбитражным) произволом вылилась в еще больший произвол – тотально нелегитимное уничтожение стран «социалистического лагеря», сопровождавшееся расколом этих стран и населяющих их народов по всем линиям накопившихся в странах противоречий. Идентичность и жизнь человека и группы становится все более противоречивой, внутренние и внешние противоречия смешиваются в единый «запутанный клубок», узел. Люди и сообщества живут, «связанные одной цепью». В итоге наступает стадия «разрубания узлов». Сначала социализм «обходился» поиском внешних и внутренних врагов, попытками создания мирового социализма и внутренними «чистками», включая массовые переселения народов, уничтожение интеллигенции и священничества, концлагеря и «ударные стройки». Однако, со временем, врагов находить стало труднее: внутренние и внешние проблемы стали более «тонкими», социализм столкнулся с последствиями собственных ошибок, включая вольное и невольное подавление людей и наций, ставившего «буквы закона» выше «букв» достоинства (чести) и жизни. Таким образом, интернационализму как практике и концепции «не хватило» опоры на духовно-нравственные ценности: он развивал способность любить «ближнего» и самого себя меньше, чем способность сражаться с ближним – и с самим собой.
Мультикультурализм был создан для удовлетворения растущих потребностей «буржуазного космополитизма» в установлении контроля над всем населением – стран, регионов, континентов, всей земли: транснациональные корпорации не могли не столкнуться с проблемами различий групп и людей разных наций, сословий, поколений, вероисповеданий, то есть разных культур и субкультур, а также с необходимостью решить проблемы взаимодействия людей с помощью идеологии и концепции, позволяющей более или менее унифицировать взаимодействие, превратив человека в часть «физического капитала». Как бы ни были различны современных мультикультурные подходы, а также предшествовавшие и последовавшие им концепции: ассимиляции, «плавильного котла», «салатницы» и т.д., – все они связаны с решением задач унификации и оптимизации производства [14]: оптимизации служения населения буржуазным правительствам и транснациональным корпорациям, и, в перспективе, мировому правительству, внедряющему унифицированные идеологию и ценности, представления и понимания мира и самих себя людьми, деиндивидуализированные нормативы и ритуалы поведения. На этом пути мультикультурализм столкнулся с жёстким ответом в виде сепаратистских «несогласий»: будучи обращёнными на защиту собственных прав и отделение от других национальных, религиозных и т.п. групп и подгрупп, культур и субкультур, сепаратизм продемонстрировал более важное стремление людей «быть хозяевам своей жизни»: иметь свое понимание себя и мира (свое «мнение»), свои ценности и идеологию, отличные от идеологии глобализации и универсализации, свои ритуалы и нормы. Свобода как самостоятельность и достоинство, как совокупность прав и обязанностей – основное, «непредусмотренное» мультикультурализмом явление. Мультикультурализм вырождается в системы преференций и самоизоляцию культур и субкультур, ведя к росту фашистских настроений (потребности и желания «квалифицированных потребителей» становятся все «квалифицированнее») [11; 14]. Мультикультурализм воспитывает рентные, паразитические установки, формируя и развивая отношения зависимости и рабства жаждущих «хлеба и зрелищ», заботящихся лишь об удовлетворении инстинктивных программ – благополучия и размножения – вне зависимости от «программ» духовно-нравственных). Рабы становятся все более похожими на «хозяев», общество сегментируется и становится высоко иерархичным, границы между кастами – все более непроницаемыми. Таким образом, мультикультурализм обречен на создание «электронных» и иных концлагерей, изолятов, колоний и резерваций, наряду и благодаря институтам «всеобщей прозрачности» – всеобщего и тотального контроля государства и созданной ими тюрьмы-паноптикума, в которой каждый контролирует каждого. Идентичность и жизнь человека и группы все более фрагментируется, становится лоскутной в итоге погибает. К этому и ведет его мальтузианская модель «ножниц», внушающая необходимость коммодификации жизни, а также беспрепятственного, безответственного, комфортного и сакрализирующего потребителя потребления («Чтобы у вас все было, и чтобы вам за это ничего не было»). В целом, в попытках искусственно – с помощью права – навязываемого «идеала» отношений взаимной «толерантности», при наличии жесткой фиксированности отношений в обществе с помощью сил «правоохраны» и «правозащиты», подмене ценностями «демократии» (с ее колониальным менталитетом и настроенными на ничем не ограниченное потребление всего и вся «гражданским обществом» и государством) глобальных общечеловеческих ценностей, мультикультурализм создал еще больше проблем, чем социализм [17]. Он дал дорогу компрадорской буржуазии, интересы которой не ограничиваются никакими – которые могут быть названы культурными –ценностями [18]. В результате мир столкнулся с лавинообразным ростом фашистско-рабовладельческих режимов по всей планете. Мультикультурализм этатичен и служит интересам буржуазного государства, но не общества. Его цель – стереть «иное» с повестки дня, пусть и ценой временного, парциального ущемления «своего».
Транскультурализм, феномен пост-буржуазного, пост-капиталистического мира, пытается решить эти проблемы, не отворачиваясь ни от чего. Транскультурализм расцветает «на границах», в зонах «несостыковок», зонах, отношения в которых не могут регулироваться одной системой прав и одной идеологией. Столкновение, взаимодействие, взаимный обмен и диалог этих идеологий и ценностей, пониманий себя и мира (переживаний и представлений), норм и ритуалов приводит к возникновению новой, «гибридной» идентичности. «гибрид» сознает противоречивость, но относится к ней и к противоречащим тенденциям с принятием и смирением [19]. Отношения людей и групп строятся ацефалично, кланово: государство все более перерастает в государство-церковь, живущее не по законам человеческим, но по законам духовно-нравственным. Отношения строятся как отношения значимого и ответственного дарообмена, как попытка заслужить собеседника – уважительное отношение к себе и к нему, понимание взаимодействия людей и групп как праздника, как повода для развития, открытия неведомого и постижение неведомого в себе и в другом. «В транскультурации «иное» не просто видимо, но и рассматривается не как препятствие, а как самостоятельный субъект, общение с которым может происходить только на подлинно паритетных условиях». При этом, «… в отличие от мультикультурализма, строящегося по-прежнему на западной игре со временем и игнорировании пространства, транскультурация смело развоплощает эту модель и реабилитирует пространство и субъектность «иного», ставя под сомнение сами изобретенные в западноевропейской культуре понятия модерности и традиции и выступая за реальный диалог равных культур в настоящем» [20, c.126, 143]. Транскультурная идентичность выступает как результат эгалитарного культурного взаимодействия, она скорее гибридна, чем маргинальна, скорее целостна, чем лоскутна. Транскультурация, согласно Ф. Ортису, «прославляет самосознание периферии, точку схождения противоположностей, которая позволяет людям превратить границу в центр и создать текучие, но значимые идентичности взамен фрагментированных историй» [21, p. XLI; 22]. Она формирует своеобразное двойное сознание, существующее между мирами и культурами, в пограничье – «la frontera», в котором сталкиваются, смыкаются и перетекают друг в друга сущности и смыслы. Идентичности «пограничья», которые воссоздает Г. Ансальдуа, основаны на понимании «иного» как самостоятельного голоса: «Пограничье —неопределенное и расплывчатое место, возникающее в результате … реакции на неестественную, навязанную кем-то границу. Оно в постоянном состоянии метаморфозы и его населяют отверженные и объявленные вне закона» [41, p.3]. Человек с такой идентичностью – «метис» – «Мestiza выживает путем культивирования в себе терпимости к противоречиям и неоднозначности. Его личность плюралистична и действует в плюралистичном мире — ничто не отвергается — ни плохое, ни хорошее, ни уродливое, ничто не исключается и не выбрасывается. Он не только сохраняет противоречия, он переводит амбивалентность в иное качество» [15, p.79].
Мы можем предположить, что именно последний вариант может стать ориентиром для формирования и сохранения принципов экологии культуры: поиск пограничных, интегративных моделей построения внутренних и внешних отношений, которые будут способствовать профилактике и разрешению межкультурных конфликтов. Сама ситуация подталкивает исследователей и практиков, людей и сообщества к осознанию и проживанию «пограничных» форм существования, при которых вынужденно или добровольно, противоречиях сохраняются, переходя в новое качество отношений: удовлетворенность «пограничностью» при этом может способствовать более продуктивному и эффективному проживанию этапа «непризнанности», пониманию важности внутренней гармонии по равнению с внешней, внутренней ответственности по сравнению с внешней, общества – по сравнению с государством, нравственности – по сравнению с правом. Такое состояние достигается во многих «новейших», непризнанных государствах, в современных посткапиталистических странах, в странах, активно пытающихся разрешить социально-политические и культурно-религиозные противоречия: там, где человеческое достоинство и нравственность ставятся выше страха и защищающего от страха права, где стратегическое выживание-развития важнее тактического –выживания-«благополучия».
Культура есть совокупность абсолютных ценностей, созданных и создаваемых человечеством и составляющих его духовно – общественное бытие» [23, с.49]. Однако, «парадокс культуры» в том, что ее основания не укоренены в эмпирических условиях жизни людей, но и не являются внешними по отношению к этим условиям: «Все старые – или вернее, недавние прежние – устои и формы бытия гибнут, жизнь беспощадно отметает их, изобличая если не их ложность, то их относительность… Кто ориентируется только на них, рискует… потерять разумное и живое отношение к жизни, …а если он ограничивается их отрицанием – духовно развратиться и быть унесенным потоком всеобщей подлости и бесчестности» [24, с.114]. Этот «парадокс» неразрешим, пока человек» и культура отделены [25], но в реальности, в духовной жизни личности, они – едины [23, с.50]. Поэтому «мир должен мыслиться состоящим из реальных деятельных существ или индивидов» [26]. Культура предстает как сфера непрерывного творчества личностей, направляемого общей для них целью [27; 28; 29]. Задача культуры – сформулировать необходимые ограничения: предписания и запреты на использование тех или иных своих продуктов и частей. При этом «свободное культурное творчество отдельного человека должно быть ограничено всеобщностью культурных целей. Но признание может быть и не свободным, а вынужденным», – отмечает В. Порус [29, с. 383]. «Отсюда невольно рождается убеждение, что развитие культуры может быть обеспечено только подчинением личностей воле целого, только разумным, руководимым общими идеалами деспотизмом» [23, c.54]. Однако, «Прямо на этом убеждении общество и въедет в «скотный двор»: деспотизм не был бы самим собой, если бы не подменял «общие идеалы» … своими частными интересами, а разумность – софистическими парадоксами» [29, с. 384]. И, «если противоречие неразрешимо, это следует признать фундаментальной чертой онтологии, а не свидетельством неприемлемости последней» [29, с. 385]. Жизнеспособная культура не является внешней по отношению к своему наследнику, носителю и ретранслятору. Однако, если «овнешнение» возникает, то это – симптом утраты жизнеспособности, кризиса: духовный мир человека превращается в сферу имитаций, игры с «фикциями» и симулякрами: «Подлинность вытесняется подделками, ценности – ценниками, жизнь людей – театром марионеток» [29, с.387]. Призрак этой культуры как культуры лишенной Бога – не безобиден: «доверившись ему, человечество сползает в пучину мировых катастроф» [23; 29]. Кризис современной культуры связан с отказом от Бога, языковым последствием чего является деренция самого понятия «культура». Этот отказ – результат разочарований в мире «объективной науки», мире нравственных и правовых регуляторов отношений и в мире предсказуемых последствий [12]. Эти разочарования – следствия попыток вместить культуру в определенные – надкультурные – рамки, замещающие Бога и труд человека, связанный с Богом и любовью. Однако, как бы не хотело общество избежать этого труда, ему трудиться приходится. И вместо разочарования, дереференции /дереференциализации культура, как неизменная часть самого человека, возрождается: именно поэтому самые тяжелые кризисы общества и культуры заканчиваются или сопровождаются резким скачком в развитии науки, искусства и связанных с ними сфер. Человек выстрадает культуру, самого себя как культурное существо, чтобы понять что есть культура и что есть – он сам. Именно поэтому лишь тот подход и понятие будут точными, который даст возможность реализовать ценностное отношение к человеку и культуре в полной мере. Ни социалистический интернационализм, ни капиталистический интернационализм такой способностью не обладают: транскультурализм как реальный опыт жизни «между» мирами, опыт «гибридизации» как опыт рождения новых культур и новых – людей - эту возможность реализовать способен.
В большинстве случаев эта возможность связывается с понятием мультикультуры. А. Ф. Еремеев полагает, что «мультикультура объединяет все уникальные особенности культур и служит установлению продуктивного диалога между народами» [30, c.5]. А. И. Куропятник полагает ведущими моментами в мультикультуре открытость разных культур друг другу и состояние этнокультурного многообразия [31]. П. С. Гуревич и Дж. Бэнкс дают дефиницию мультикультуры как единства, равноправного сосуществования, со-развития этнонационального и общемирового в культуре, взаимопроникновение» культур [32; 33].
Список литературы
1. Peacock J. Secession: the Southern States leave the Union. Mankato, MN: Bridgestone Books, 2003. – 48p.
2. Preusse H.G. The New American Regionalism. Northhampton, MA: Edward Elgar, 2004. 250p.
3. Proslavery and Sectional Thought in the Early South, 1740–1829: an Anthology / J. Robert (ed.). Columbia: University of South Carolina Press, 2006. 259p.
4. Sugar Max. Regional Identity and Behavior. NY: Kluwer Academic/Plenum Publishers, 2002. 194p.
5. Арпентьева М.Р. Современный сепаратизм: человечность и идентичность // Дневник АШПИ. 2016. №32. С. 19-24.
6. Арсентьев Н.М. Идея единения народов в стратегии современной национальной политики Российской Федерации // Гуманитарий. 2012. № 2. С. 6-11.
7. Гемават П. Мир 3.0: Глобальная интеграция без барьеров. М.: Альпина Паблишер, 2013. 415 с.
8. Sectionalism Unmasked / Tremain H. E. (comp). NY: Bonnell, Silver & Co, 1907. 322p.
9. Sorens J. The Cross-Sectional Determinants of Secessionism in Advanced Democracies // Comparative Political Studies . 2005. Vol.38. P.304-26.
10. Wagner M.. Alberta: Separatism Then and Now. St. Catharines, ONT: Freedom Press, 2009. 138p.
11. Арпентьева М.Р. Мультикультурализм и миграция: беженцы, гастарбайтеры, кочевники. Калуга: КГУ, 2017. 260с.
12. Cawdron P. Xenophobia. Malawi, Africa: Peter Cawdron at Smashwords, 2013. 398 p.
13. Beni, G., Wang, J. Swarm Intelligence in Cellular Robotic Systems, Proceed // NATO Advanced Workshop on Robots and Biological Systems. Tuscany, Italy, June 26-30, 1989. N.-Y.: NATO, 1989.
14. Ле Коадик Р. Мультикультурализм // Диалоги об идентичности и мультикультурализме / Под ред. Е.И. Филипповой, Р. Ле Коадика. М.: ИАЭ РАН, Наука, 2005. С. 78–104.
15. Anzaldúa G. Borderlands/La Frontera: The New Mestiza. — SanFrancisco: Spinsters/Aunt Lute, 2012 312р. Р. 3, I-II.
16. Нерсесянц B.C. Философия права. М.: Изд-во НОРМА, 2003. 652с.
17. Ильин, М.В., Коваль, Б.И. Две стороны одной медали: гражданское общество и государство // ПОЛИС. 1992. № 1. С. 193-201.
18. Сафронов, А. Компрадорская буржуазия и проблема «экономической отсталости» // Свободная мысль. 2009. № 12 (1607). С. 77-92.
19. Бенхабиб С. Притязания культуры. М.: Логос, 2003. 350 с. С. 9,31.
20. Тлостанова М.В. От философии мультикультурализма к философии транскультурации. М.: РУДН, 2008. 251 с. С.126, 143.
21. Coronil F. Transculturation and the Politics of Theory: Countering the Center, Cuban Counterpoint. — Introduction to: Ortiz, F. Cuban Counterpoint. —Durham, N.C.: Duke Univ. Press, 1995. P. XLI.
22. Ortiz F. Cuban Counterpoint. Durham, N.C.: Duke University Press, 1995, Durham, N.C.: Knopf, 2012. 408 p.
23. Струве П. Б., Франк С. Л. Очерки философии культуры // Франк С. Л. Непрочитанное… Статьи, письма, воспоминания. М.: Моск. шк. полит. исслед., 2001. 588с. С. 46 – 54.
24. Франк С. Л. Крушение кумиров // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. -. 608 с. С. 114.
25. Евлампиев И. И. Человек перед лицом абсолютного бытия: мистический реализм Семена Франка // Франк С. Л. Предмет знания. Душа человека. Санкт-Петербург: Наука, 1995. 656 с.
26. Франк С. Л. Личность и вещь // Франк С. Л. Философия и жизнь. Санкт-Петербург: Типография т-ва "Общественная Польза", 1910. 394 с. С. 183.
27. Франк С. Л. Непостижимое // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. 608 с. С. 548.
28. Хаутепен А. Бог: открытый вопрос. Богословские перспективы современной культуры. М.: ББИ, 2008. 517 с.
29. Порус В. Н. Онтология культуры С. Л. Франка // Семен Людвигович Франк / Под ред. В. Н. Поруса. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. 589 с. С. 373-416.
30. Еремеев А. Ф. Первобытная культура: происхождение, особенности, структура. Саранск, 1996. 140 с.
31. Куропятник А. И. Мультикультурализм: проблемы социальной стабильности полиэтнических сообществ. СПб., 2000. 210 с.
32. Гуревич П. С. Философия культуры: учеб. пособие для студ. гуманитар. вузов. М., 1994. 317 с.
33. Бэнкс Дж. Мультикультурное образование: цели и измерения // Новые ценности образования и мультикультурная среда школ. М., 1996. Вып. 4. C. 15–19.