Секция "Переводоведение". Т.Г. Сокольская (Москва)

[Irina Tivyaeva]

УДК 81'42

Т.Г. Сокольская. канд.филол. наук, доцент
tsokolska@gmail.com
Россия, Москва, РГГУ

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ СМЫСЛОВ В ПОИСКАХ ОПТИМАЛЬНЫХ ПЕРЕВОДЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ

Настоящая статья находится в сфере действия прагматики перевода и исследует факторы, влияющие на множественный характер интерпретационных возможностей, позволяющих воспроизвести художественно значимые единицы текста и сохранить стилевое своеобразие подлинника в переводе.
Ключевые слова: прагматика, выдвижение, экспликация, трансформация, контекстная обусловленность, интертекстуальные смыслы, художественная адаптация, национально-культурный код, модальность, переводимость.

Использование стилистического подхода и соответствующих инструментов и процедур для адекватной интерпретации и воссоздания в переводе всего того, что составляет суть художественной природы литературного текста, находится в сфере действия прагматики перевода. При том, что эта проблематика привлекает внимание многих исследователей, само понятие стиля не получило всесторонней и исчерпывающей характеристики. Точно также, в теории художественного перевода отсутствует сколько-нибудь системное описание роли стиля. Часть работ, посвященных проблемам перевода и переводимости, либо вообще не касается проблемы стиля, либо ему уделяется крайне мало внимания.
На этом фоне особого внимания заслуживает работа Boase Beier “Stylistic Approaches to Translation” [8], которая рассматривает стиль как органичную и крайне значимую часть художественного целого и дает нам ключ к пониманию имманентных особенностей текста оригинала, авторских интенций прагматического характера и одновременно служит руководством при выборе оптимальных переводческих решений. Автором предпринята удачная попытка предметного описания стиля с позиций междисциплинарных исследований, что обеспечило более широкий взгляд на само понятие стиля и расширило наше представление о его роли в переводе художественного текста.
Нужно заметить, что в работах, посвященных теории и практике художественного перевода, наметилась тенденция к смещению акцентов в область взаимодействия лингвистики и литературоведения, стиля и значения, прагматики и когнитивистики [9-12]. В результате понятие стиля, которое до сих пор описывалось в таких расплывчатых категориях, как «настроение», «тональность», «дух текста», все больше определяется в терминах когнитивных исследований как продукт познания, творческой речемыслительной деятельности автора произведения.
Как известно, отличительной особенностью художественного текста является эстетическая функция, связанная с выражением эмоций. Она манифестируется с помощью особого поэтического языка, который зачастую сигнализирует не только эксплицитные, но и имплицитные значения выражающих его единиц художественного пространства. При том, что всякий текст подчиняется определенным канонам, вписан в рамки той или иной литературной традиции, жанра, он несет на себе отпечаток социальных и культурных традиций, связанных со временем создания произведения, а также социальными (иногда политическими) предпочтениями автора, иначе говоря контекстно обусловлен. В этой связи, перед переводчиком, который выступает в роли медиатора между автором и конечным получателем художественного сообщения, встает чрезвычайно сложная задача: он должен уловить множественные смыслы как семантического, так и прагматического характера, которые определяют риторическую и эстетическую ценность оригинала, но и. по возможности, максимально передать их в тексте ПЯ. Помимо этого, художественно значимые элементы должны оцениваться переводчиком с точки зрения целевой аудитории. В этом смысле любой перевод имеет уникальный характер, ибо он не может не учитывать как лингвистические, так и культурные различия предполагаемых читателей. Не секрет, что создавая свое произведение, автор полагается на вполне определенную читательскую аудиторию и рассчитывает на сотворчество, диалог со своим читателем.
Литературный (художественный) перевод обращен к иному читателю, который обладает иными языковыми навыками, разделяет иные культурные ценности, следует общепринятым в его обществе традициям. Он может жить в другую эпоху, далекую от описываемых событий. Поэтому переводчик не может не учитывать все это многообразие и прибегает ко всякого рода трансформациям, заменам и экспликациям. На выбор переводческих решений влияют как объективные факторы (сама природа исходного текста), так и явления институционального характера, среди которых лингвистические и культурные различия являются определяющими. Учитывая все эти соображения, говорить об успешности (адекватности) перевода можно лишь с определенной степенью допущений, с учетом значимости выбранных критериев и целевой аудитории.
Эмоциональную приподнятость или насыщенность текста эмоциями обычно связывают с таким явлением, как «выдвижение» (foregrounding), которое предполагает намеренное нарушение, или девиацию узуальных норм и создание окказиональных явлений (черт), которые имеют явную или менее явную эстетическую (художественную) значимость.
Если согласиться с разделяемой сегодня некоторыми исследователями точкой зрения о том, что стиль следует понимать как когнитивное состояние (cognitive state), связанное как с порождением (в случае с автором), так и с перцепцией воспринимающего и транслирующего субъекта (в случае с переводчиком), а затем и перцепцией конечного получателя художественно значимого сообщения, не трудно придти к следующему выводу.
Чтение и воссоздание в переводе художественно значимых элементов текста ИЯ может быть охарактеризовано как когнитивный процесс, связанный с эстетическим переживанием. Заметим при этом, что восприятие одних и тех же художественных эффектов всегда персонифицировано и может порождать иные читательские реакции. Если добавить к этому контекстную обусловленность, о которой шла речь выше, можно предположить, что при воспроизведении стилевых особенностей текста ИЯ в переводе почти всегда будет существовать некий зазор, обусловленный множественным характером интерпретационных возможностей, используемых переводчиком, а также двояким характером его деятельности в этом сложном коммуникативном акте (сначала он выполняет роль читателя, а затем транслирует свои художественные переживания иноязычному читателю в тексте ПЯ).
Обратившись к поиску художественных смыслов, исследователи не могут ограничиваться только лингвистическим анализом и неизменно приходят к тому, что называется лингвопоэтическим анализом, который устанавливает связь между художественными эффектами, определяющими стиль произведения, и семантическим контекстом. Каждый исследователь в подобной ситуации сталкивается со сложностями идентификации единицы речевой художественной формы. Методологические основы вычленения художественно значимых речевых элементов (единиц) были заложены Л. Выготским [2, 3] и М.М. Бахтиным [1] (ср. с понятием «поэтические речевые конструкции»), а впоследствии были развиты исследователями Пражского лингвистического кружка. Так возникло понятие «артемы», которая определяется как «отдельные слова или сочетания слов — в синтаксическом смысле этих терминов), спаянных изнутри общностью порождаемого в их семантических недрах одного единственного, целого и отдельного от других художественного смысла (как приращения к чисто лексическому значению слов и словосочетаний, лежащих в основе артем) [1, С.5]. Примечательно, что понятие «троп» применимо только к артемам с внутренним семантическим механизмом переноса значений (метафоры, метонимии и пр.) Артема же охватывает единицы самой разной структуры и семантической природы (тропы, художественно значимые повторы, стилевые мены («контактное расположение в одно фразе лексических элементов разных функциональных и экспрессивных стилей литературного языка» [там же, С.39], художественно актуализированные слова и сочетания слов , как то : диалектизмы, жаргонизмы, архаизмы.
Трудности выявления артем состоят в том, что они могут быть обнаружены только в свете функционального, под эстетическим углом. Отличительным признаком артем является отклонение от объективного норматива литературного языка на любом уровне языковой организации (лексический, лексико-семантический, синтаксический и пр.). Ценностным ядром артемы является приращение семантики смысла, его количественное увеличение, которое и порождает дополнительные художественные смыслы (описательные, экспрессивные и пр.). Глобальное расширение смысла радиирует на все художественное пространство произведения. В рамках артемы возможно не только возникновение новых смыслов, но и их взаимодействие, предполагающее как слияние смыслов, так и их конфликт, антиномию, контраст. Таким образом возникают различного рода стилизации (исторические, социокультурные, индивидуально- психологические как прием отчуждения от речевого узуса писателя, метафоризация как прием сближения языковых элементов, удаленных друг от друга в рамках общеязыковой картины мира, но сближенных автором в рамках языковой картины мира данного произведения.
Приращения художественных смыслов могут подразделяться на собственно-изобразительные (словесная живопись, звукопись), эмотивные, оценочные, диалогические, итертекстуальные и пр.
Из вышесказанного можно заключить, что обращение к понятию «артема» и лингво-поэтическому анализу художественного текста расширяет возможности исследования стиля и интерпретации художественных смыслов, которые не могут быть восприняты иначе как в связи с содержательной стороной текста. В дальнейшем расширятся и возможности адекватного воспроизведения в переводе богатства стилевого своеобразия подлинника.
Понимание истинной природы и важности стиля может быть полезным не только как явление теоретического уровня, но и для практики перевода литературных и не-литературных текстов.
Здесь мы вплотную подходим к проблеме кодификации культурных компонентов в структуре прагматического спектра слова. Главенствующая роль принадлежит тем из них, которые характеризуют пространство и время локализации персонажа, а также его принадлежность к определенной социальной и возрастной группе. Неадекватная интерпретация может возникать вследствие двойственной природы лексической единицы, когда она неявно выражена в тексте или же в тех случаях, когда автор в своих ожиданиях ориентируется на читательскую пресуппозицию. Как правило, автор оригинального текста исходит из предположения, что его читатель обладает определенными культурными фоновыми знаниями, в то время как иностранный читатель или переводчик, выступающий в роли посредника между автором и читателем, не обязательно обладает таковыми. Одна из таких информационных помех порождается неясным или двусмысленным значением слова, которое намеренно актуализировано автором в тексте. Такого рода неопределенности, вызванные многозначной природой слова, могут быть легко устранимы в процессе внимательного чтения всего текста.
Иллюстрацией подобного случая может послужить рассказ А.П. Чехова «Выигрышный билет» (в переводе 'The Lotery Ticket'). Рассказ начинается со слов: «Иван Дмитрич, человек средний, проживающий с семьей тысячу двести рублей в год и очень довольный своей судьбой, как-то после ужина сел на диван и стал читать газету». [6, С .1.]
В переводе читаем 'Ivan Dmitrich, a middle-class man, who lived with his family on an income of twelve hundred a year and was well satisfied with his lot sat down on the sofa after supper and began reading a newspaper.' [7, С 1.]
Сравнение двух выше приведенных цитат позволяет заметить, что при переводе русского слова «средний» произошла подмена его подлинного смысла. Если же мы рассмотрим это слово в терминах ситуативной вариативности, его семантическое значение становится более очевидным. Необходимо признать, что наличие авторской модальности в оригинальном тексте, которое сигнализирует ироническое отношение к своему персонажу, диктует выбор соответствующего слова. Оно, несомненно, соотносится со сниженным, или разговорным стилем и означает «обычный, ничем не примечательный». Здесь будет не лишним вспомнить, что во многих рассказах А.П. Чехова объектом изображения зачастую служат так называемые «маленькие люди» (ordinary, common people). Номинация главного персонажа (Иван Дмитрич) является намеренным отклонением от литературной нормы (Иван Дмитриевич) и служит еще одним лингвистическим свидетельством в пользу сниженного стиля, порождающего мягкую ироническую тональность текста. Подобного рода особенности не всегда адекватно воспринимаются иноязычным читателем в силу объективных причин.
Чеховская ирония, мягкая и грустная, никогда не переходит в сарказм и зачастую носит ситуационный характер. При этом она не носит явного лингвистического характера, а скорее культурно обусловлена. Она порождается конфликтом между истинным значением и намеренным искажением или неправильным истолкованием понятия, с одной стороны, и действием и реальностью, с другой стороны. Объектом авторской иронии являются обычные люди, каких большинство в современном ему российском обществе, со всеми присущими им слабостями, пороками и несовершенством. Отсюда можно заключить, что специфика чеховской иронии состоит не только в том, что она контекстно обусловлена, но при этом имеет значимые исторические, социальные и культурные основания.
Из вышесказанного также следует, что способность воспринимающего субъекта адекватно интерпретировать иноязычные и инокультурные реалии тесно связана с контекстуальной вариативностью языковых знаков и имеет непреходящее значение для интерпретации и адекватного воссоздания разного рода информации, представленной в оригинальном тексте.
Еще одним важным фактором, влияющим на процесс литературного перевода, является понятие «целевой аудитории». Не трудно предположить, что автор оригинального текста строит свое сообщение с учетом национальных, исторических, социально-культурных и лингвистических особенностей свой читательской аудитории. Осознание значимости всех этих факторов скорее всего диктует автору оригинального текста особенности нарратива и предопределяет в известной степени его функционирование и восприятие. Читательская аудитория текста перевода, конечно же, будет во многом отличаться от той, на которую рассчитывал автор. В этой ситуации переводчику не остается ничего иного, как адаптировать оригинальный текст с учетом потребностей и ожиданий иностранной читательской аудитории, соблюдая при этом должное уважение к оригиналу.
В этой связи трудно переоценить должное внимание к стилевым особенностям оригинального текста, ибо они позволят переводчику не только идентифицировать в тексте ИЯ стилистические приемы и способы их манифестации, но и эффективно передать их в тексте ПЯ, имея также в виду , что часть из них культурно и лингвистически обусловлены , другая же часть носит универсальный характер.
Спектр проблем, охватывающих стилистический анализ, необычайно широк. Сюда следует отнести проблемы, связанные с выбором слов, а также особенности грамматического строя, процесс коммуникации и ее участников, экспрессивные средства языка, модальность, интенции отправителя сообщения, различные типы контекста, эстетическую функцию языковых знаков, ритмическую организацию текста.
В равной степени это касается текстовых моделей, которые предполагают нарушение известных или стандартных правил организации лингвистических структур, обусловленное задачами литературного процесса. Всякого рода девиации, будь они фонологической, лексической, грамматической или семантической природы, актуализируются в тексте и привлекают внимание читателей. На самом деле, они весьма значимы и выполняют вполне определенную текстовую функцию.
Сравнительное исследование стилевых особенностей текстов ИЯ и ПЯ расширяет наше представление о понятии стиля и служит основой для установления связей между научными исследованиями литературного стиля и переводческими решениями.
Имея это в виду, обратимся к известному рассказу А.П. Чехова «Хамелеон» и его переводу на английский язык [5]. Как известно, одной из наиболее отличительных особенностей чеховской прозы являются так называемые «говорящие имена». Одним из действующих лиц рассказа является полицейский надзиратель Очумелов (в переводе Otchumyelov), другим персонажем является ювелир Хрюкин (в переводе Hryukin). Поскольку имена обоих персонажей несут в себе явные негативные импликации и служат функцией стилистического выдвижения, они не могут быть оставлены без внимания, и крайне желательно сохранить их значение в тексте ПЯ. Однако транслитерированные имена в английском тексте не дают иноязычному читателю ни малейшего представления о прагматических импликациях, содержащихся в этих номинациях. Хорошим решением данной переводческой проблемы могла бы быть прагматическая экспликация (объяснение). Поскольку образы, передаваемые фамилиями персонажей в оригинале, не ясны читателям целевой иностранной аудитории и не могут быть переданы иносказательно, метод экспликации кажется разумным и необходимым в силу существующих культурных и языковых различий читателей ИЯ и ПЯ. Именно этой переводческой стратегией воспользовался переводчик для того, чтобы воссоздать негативное отношение автора к своим персонажам и сохранить иронический тон нарратива. В комментариях переводчик объясняет значение обоих имен. Что касается фамилии Хрюкин, она истолковывается как аналог русского «хрюканья свиньи» (pig's grunt). Иное дело фамилия Очумелов, которая интерпретируется как 'crasy', что представляется неудовлетворительным аналогом. Было бы желательным истолковать эту фамилию как somebody who lost control and very uncertain about himself.
Еще одно соображение касается создания очень специфической тональности рассказа. Рассказ окрашен тонкой иронией, которая придает ему особое звучание. К сожалению, в тексте перевода оно не прозвучало в должной степени. А.П. Чехов высмеивает несовершенства простых людей, но вместе с тем носители русского языка не могут не ощутить сильное чувство симпатии к ним. Сниженная лексика как примета разговорного стиля является не только лексической доминантой рассказа, но и характеризует социально-культурную принадлежность описываемых персонажей и дает читателю соответствующее ощущение эпохи. Добавим к этому, что А.П.Чехов в своем критицизме никогда не заходит слишком далеко — он скорее сочувствующий нарратор. И русскоязычные читатели ощущают этот эмоциональный посыл.
Иронический тон рассказа не был воспринят переводчиком должным образом, разговорный, сниженный язык персонажей был заменен нейтральным языком, что можно расценить как прагматическую информационную потерю. Потери такого рода, в свою очередь, не облегчают чтение и понимание иностранного текста и делают оригинальный текст и текст перевода менее конгруэнтными.
Вряд ли можно найти два языка, которые были бы на столько похожи, чтобы можно было с одинаковой степенью достоверности отобразить весь спектр социальных, национальных и культурных реалий. Мы живем в разных мирах, нас окружают разные реалии, и языки, которыми мы пользуемся, существуют не иначе, как часть национально-культурного кода. Однако, при всем этом, мы должны признать, что языковые и культурные различия не могут служить препятствием для создания эффективных культурных отношений. И следует отдать должное переводчикам, которые выполняют эту почетную миссию.

Список литературы

1. Бахтин М.М. Высказывание как единица речевого общения. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
2. Выготский Л.С. Мышление и речь // Собр.соч. в 6т.-Т.2. Общая психология. М., 1982.
3. Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1987.
4. Климовская Г.И. Тонкий мир смыслов художественного (прозаического) текста. Методологический и теоретический очерк лингвопоэтики. Томск: Изд-во НТЛ, 2009. 168с.
5. ЧеховА.П. Хамелеон - параллельный перевод. Интернет-ресурс: https://studyenglishwords.
6. Чехов А.П. Выигрышный билет. Интернет-ресурс: http://www.litmir.co/br/?b=72946
7. Anton Chekhov/ The Lottery Ticket Интернет-ресурс:www.eldritchpress.org/jr/110 htm.
8. Boarse Beier. Stylistic Approaches to Translation. Manchester: St Jerome Publishing. 2006.
9. Newmark P. Approaches to Translation. Oxford: Pergamon, 1981.
10. Stockwell P. Cognitive Poetics. An Introduction. London: Routledge, 2002.
11. Tabakovska E.Cognitive Linguistics and Poetics of Translation. Tubengen: Narr., 1993.
12. Venuti L. (ed) The Translation Studies Reader.London: Routledge, p. 482-502.

[Луиза]

Не без интереса прочитала Ваш доклад, который является весьма актуальным. Переводческая прагматика в нашей стране стала набирать обороты, а в переводе художественного произведения каждая деталь имеет значение.